Неточные совпадения
Строился новый город на новом
месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем,
полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
Положили: убиенных похоронив, заложить на
месте битвы монумент, а самый день, в который она происходила, почтить наименованием «слепорода» и в воспоминание об нем учредить ежегодное празднество с свистопляскою.
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и
положить начало новой науке — об отношениях народа к земле, нужно было только съездить за границу и изучить на
месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
— Да, он просил передать о получении
места Дарье Александровне, — недовольно сказал Сергей Иванович,
полагая, что князь говорит некстати.
Положим, если б она была старше, — для меня, например, на ее
месте не могло бы быть колебанья.
Он прикинул воображением
места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел
положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Сергей Иванович вложил руку в ящик,
положил куда-то свой шар и, дав
место Левину, остановился тут же.
Дамы раскрыли зонтики и вышли на боковую дорожку. Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой на высоком
месте большое, красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще не окрашенная железная крыша ослепительно блестела на ярком солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие в фартуках на подмостках
клали кирпичи и заливали из шаек кладку и равняли правилами.
Алексей Александрович вошел в залу заседания, поздоровался с членами и председателем, как и обыкновенно, и сел на свое
место,
положив руку на приготовленные пред ним бумаги.
— Как же, а я приказал самовар. Я, признаться сказать, не охотник до чаю: напиток дорогой, да и цена на сахар поднялась немилосердная. Прошка! не нужно самовара! Сухарь отнеси Мавре, слышишь: пусть его
положит на то же
место, или нет, подай его сюда, я ужо снесу его сам. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог, а письмо-то председателю вы отдайте. Да! пусть прочтет, он мой старый знакомый. Как же! были с ним однокорытниками!
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я
полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих
местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
Из-за изб тянулись во многих
местах рядами огромные
клади хлеба, застоявшиеся, как видно, долго; цветом походили они на старый, плохо выжженный кирпич, на верхушке их росла всякая дрянь, и даже прицепился сбоку кустарник.
Он-то,
положим, и солжет, то есть человек-то-с, частный-то случай-с… incognito-то-с, и солжет отлично, наихитрейшим манером; тут бы, кажется, и триумф, и наслаждайся плодами своего остроумия, а он хлоп! да в самом-то интересном, в самом скандалезнейшем
месте и упадет в обморок.
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не губернатор, стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну, туда и на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна
положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее
место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача:
положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не
класть топора на прежнее
место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не оставили ваших подлейших замыслов на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром сестра моя получила какое-то письмо. Вам все время не сиделось на
месте… Вы,
положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
— Да… я
полагаю, что вы постоянно остаетесь на одном
месте потому, что вы себя избаловали, потому, что вы очень любите комфорт, удобства, а ко всему остальному очень равнодушны.
Видишь, что я делаю: в чемодане оказалось пустое
место, и я
кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане; чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было.
И он
положил голову на прежнее
место. Старик поднялся, сел на кресло и, взявшись за подбородок, стал кусать себе пальцы…
А Дунаев слушал, подставив ухо на голос оратора так, как будто Маракуев стоял очень далеко от него; он сидел на диване, свободно развалясь,
положив руку на широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим отметил, что они часто и даже в самых пламенных
местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину веселым глазом.
Тотчас же и помимо его воли память, развращенная и угодливая, иронически подсказала: «
Кладут в одно
место всякую дрянь, поливают чем-то, и выходит крепко»…
— Понимаешь — хозяин должен знать хозяйство, а он — невежда, ничего не знает. Закладывали казармы императорских стрелков, он, конечно, присутствовал. «Удивительное, говорит, дело:
кладут в одно
место всякую дрянь, поливают чем-то, и выходит крепко».
Он вырвал у ней веничек и фрак, который было она взяла, и
положил на прежнее
место.
Обломов успел, однако ж, прочитать пожелтевшую от времени страницу, на которой чтение прервано было месяц назад. Он
положил книгу на
место и зевнул, потом погрузился в неотвязчивую думу «о двух несчастиях».
Обломов не мог опомниться; он все стоял в одном положении, с ужасом глядя на то
место, где стоял Захар, потом в отчаянье
положил руки на голову и сел в кресло.
Захар только отвернется куда-нибудь, Анисья смахнет пыль со столов, с диванов, откроет форточку, поправит шторы, приберет к
месту кинутые посреди комнаты сапоги, повешенные на парадных креслах панталоны, переберет все платья, даже бумаги, карандаши, ножичек, перья на столе — все
положит в порядке; взобьет измятую постель, поправит подушки — и все в три приема; потом окинет еще беглым взглядом всю комнату, подвинет какой-нибудь стул, задвинет полуотворенный ящик комода, стащит салфетку со стола и быстро скользнет в кухню, заслыша скрипучие сапоги Захара.
Надо бы взять костяной ножик, да его нет; можно, конечно, спросить и столовый, но Обломов предпочел
положить книгу на свое
место и направиться к дивану; только что он оперся рукой в шитую подушку, чтоб половчей приладиться лечь, как Захар вошел в комнату.
Поэтому она беспрекословно, даже с некоторою радостью, согласилась на предложение Штольца взять его на воспитание,
полагая, что там его настоящее
место, а не тут, «в черноте», с грязными ее племянниками, детками братца.
Он
полагал, что чиновники одного
места составляли между собою дружную, тесную семью, неусыпно пекущуюся о взаимном спокойствии и удовольствиях, что посещение присутственного
места отнюдь не есть обязательная привычка, которой надо придерживаться ежедневно, и что слякоть, жара или просто нерасположение всегда будут служить достаточными и законными предлогами к нехождению в должность.
Как ни интересно было
место, на котором он останавливался, но если на этом
месте заставал его час обеда или сна, он
клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать.
Райский знал и это и не лукавил даже перед собой, а хотел только утомить чем-нибудь невыносимую боль, то есть не вдруг удаляться от этих
мест и не
класть сразу непреодолимой дали между ею и собою, чтобы не вдруг оборвался этот нерв, которым он так связан был и с живой, полной прелести, стройной и нежной фигурой Веры, и с воплотившимся в ней его идеалом, живущим в ее образе вопреки таинственности ее поступков, вопреки его подозрениям в ее страсти к кому-то, вопреки, наконец, его грубым предположениям в ее женской распущенности, в ее отношениях… к Тушину, в котором он более всех подозревал ее героя.
А она, отворотясь от этого сухого взгляда, обойдет сзади стула и вдруг нагнется к нему и близко взглянет ему в лицо,
положит на плечо руки или нежно щипнет его за ухо — и вдруг остановится на
месте, оцепенеет, смотрит в сторону глубоко-задумчиво, или в землю, точно перемогает себя, или — может быть — вспоминает лучшие дни, Райского-юношу, потом вздохнет, очнется — и опять к нему…
Райский сбросил было долой гору наложенных одна на другую мягких подушек и взял с дивана одну жесткую, потом прогнал Егорку, посланного бабушкой раздевать его. Но бабушка переделала опять по-своему: велела
положить на свое
место подушки и воротила Егора в спальню Райского.
Проглотив несколько капель, она указала ему
место на подушке и сделала знак, чтоб он
положил свою голову. Она
положила ему руку на голову, а он украдкой утирал слезы.
Там я просто истреблял его: суп выливал в окно в крапиву или в одно другое
место, говядину — или кидал в окно собаке, или, завернув в бумагу,
клал в карман и выносил потом вон, ну и все прочее.
Я вынул его и осмотрел даже с некоторым любопытством; кончик платка сохранял еще вполне след бывшего узелка и даже ясно отпечатавшийся кругленький оттиск монетки; я, впрочем,
положил платок на
место и задвинул ящик.
Достав письмо, ее письмо, мой московский документ, они взяли такого же размера простую почтовую бумажку и
положили в надрезанное
место кармана и зашили снова как ни в чем не бывало, так что я ничего не мог заметить.
Впросонках видел, как пришел Крюднер, посмотрел на нас, на оставленное ему
место, втрое меньше того, что ему нужно по его росту, подумал и лег,
положив ноги на пол, а голову куда-то, кажется, на полку.
Он, по рассеянности же, не заметил, как я вынул их оттуда и отдал Афанасью, его камердинеру,
положить на свое
место.
Долго не изгладятся из памяти те впечатления, которые
кладет на человека новое
место.
«Вам что за дело?» — «Может быть, что-нибудь насчет стола, находите, что это нехорошо, дорого, так снимите с меня эту обязанность: я ценю ваше доверие, но если я мог возбудить подозрения, недостойные вас и меня, то я готов отказаться…» Он даже встанет,
положит салфетку, но общий хохот опять усадит его на
место.
«Ничто так не поддерживает, как обливание водою и гимнастика», подумал он, ощупывая левой рукой с золотым кольцом на безымяннике напруженный бисепс правой. Ему оставалось еще сделать мулинэ (он всегда делал эти два движения перед долгим сидением заседания), когда дверь дрогнула. Кто-то хотел отворить ее. Председатель поспешно
положил гири на
место и отворил дверь.
Пожалуй, председатель суда недурной человек, только в нем живого
места нет: он, должно
полагать, даже потеет статьями закона…
Выслушав это, Катерина Ивановна молча встала с
места, пошла к своему письменному столу, отперла стоявшую на нем шкатулку, вынула какую-то бумажку и
положила ее пред Иваном.
— Сумасшедший! — завопил он и, быстро вскочив с
места, откачнулся назад, так что стукнулся спиной об стену и как будто прилип к стене, весь вытянувшись в нитку. Он в безумном ужасе смотрел на Смердякова. Тот, нимало не смутившись его испугом, все еще копался в чулке, как будто все силясь пальцами что-то в нем ухватить и вытащить. Наконец ухватил и стал тащить. Иван Федорович видел, что это были какие-то бумаги или какая-то пачка бумаг. Смердяков вытащил ее и
положил на стол.
Они рубили кусты и мелкие деревья там, где они мешали проходу нарт, или
клали их около рытвин и косогоров в таких
местах, где нарты могли опрокинуться.
Как бы в подтверждение его слов ворона снялась с дерева и улетела. Доводы эти Фокину показались убедительными; он
положил ружье на
место и уже больше не ругал ворон, хотя они подлетали к нему еще ближе, чем в первый раз.
Тут ясно было видно, что тигр долго сидел на одном
месте. Под ним подтаял снег. Собаку он
положил перед собой и слушал, нет ли сзади погони. Потом он понес ее дальше.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия на две трети пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут
положить продовольствие на видном
месте. На следующий день, 5 октября, в 2 часа дня с тяжелыми котомками мы выступили в дорогу.
Чертопханов снова обратился к Вензору и
положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих
местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.